В августе 1977 года я едва не умер. Выжрав из холодильника ледяной, но непревзойденного вкуса арбуз, почувствовал боль в горле и перестал есть. Боль не проходила две недели – и я не ел две недели, в конце которых начал к тому же задыхаться. Мать с теткой и жена с дочкой жили на даче, я вызвал на дом врача, но он ничего не нашел.интересно, что у меня в том же году (ну или в 76-м может быть) тоже была довольно зверская ангина: стояла жара, и я поехал на работу в одной тонкой рубашке, сел в 50-й автобус (он шел прямо от дома на площади Победы чуть не на самый Васильевский, уже не помню точно (или это был 3-й автобус?), и меня в автобусе продуло, да так сильно, что горло тут же схватило до такой степени, что доехав до работы я тут же поехал обратно. дома отец мне налил чаю с коньяком, чуть не в пропорции 50/50, но это не помогло. и я попал в больницу с топоровскими симптомами. не была ли это пандемия типа нынешней?...
В больнице, правда, разобрались по-другому: оказывается, у меня была гортанная ангина и образовался отек, он же инфильтрат, так что я действительно помирал. Мне всадили лошадиную дозу пенициллина и велели почаще дышать паром (в больничном коридоре имелся ингалятор).
дальше он пишет про сентиментальность Азадовского и кой-кого еще довольно убедительно:
Азадовский раздобыл, перевел и принялся, еще не сумев напечататься, вовсю пропагандировать тройную переписку Цветаевой, Пастернака и Рильке. Все трое, при всем своем величии, были невероятно сентиментальными и истеричными корреспондентами; перевод и (в еще большей степени) мелодекламация Азадовского этот эффект только усугубляли. Я откликнулся пародией «Письма Цветаевой к Фильке»самого Топорова можно во многом упрекнуть (в недостатке чувства юмора в частности), но не в сентиментальности
No comments:
Post a Comment