Другой Чехов

...поэтому фамилия ее любовника, Михаила Ивановича Риса, образована либо от нем. Riss – «разрыв», «трещина», либо от фр. ris – «смех».

это Золотоносов пишет в Другой Чехов. По ту сторону принципа женофобии. это хороший пример: Золотоносова мало беспокоит убедительность и обоснованность его утверждений, в этом отношении он похож на Быкова: anything goes. к достоинствам текстов Золотоносова относится огромное количество справочного материала. познавательно.

вот рецензия на эту книжку Золотоносова: В подтексте – эротика

еще один пример смехотворной, совершенно возмутительной ерунды, которую производит Золотоносов:

Марья Ивановна — постоянный персонаж русской юмористики, тут Чехов демонстративно следовал традиции. Специальный интерес вызывает только фамилия Марьи Ивановны, указанная в начале рассказа, — Однощекина. Предполагаем, что фамилия служит переключателем с поверхностного сюжета на глубинный: с одной стороны, по-немецки «Однощекина» — «Einwange», а в этом слове анаграммировано слово «Евангелие» («Einwange»), которое в сочетании с именем «Мария» указывает либо на Богоматерь, либо, что вероятнее, на блудницу Марию Магдалину, о которой говорится в гл. 20 Евангелия от Иоанна (указателем на него, в свою очередь, может являться отчество — «Ивановна»). С другой стороны, поскольку «щека» в немецком языке обозначается не только словом «Wange», но и словом «Васке», то в результате фамилия «Однощекина» при переводе на немецкий язык производит также слово «Einbacke», в котором анаграммирован русский обсценизм «ебака» (например, Ебаков из «Тени Баркова»), однозначно указывающий на использование портрета как инструмента самовозбуждгния. Отсюда и фраза с характерным своей двусмысленностью глаголом: «Долго стоял молодой человек перед прекрасной женщиной» (Чехов 1974—1983а/2: 314; курсив наш. - стр. 60

феноменальный бред, даже выделять нечего, все подряд смешно.

касательно справочного материала - в примечаниях Золотоносов упоминает поразительный рассказ Чехова В море. в комментариях пишут: «Это — рассказ для холостой компании, совершенно во вкусе известной категории откровенных новелл Мопассана», однако потом поясняют, что это - один из самых ранних рассказов Чехова, написанный задолго до того, как имя Мопассана приобрело в России популярность и славу.

еще предтеча символизма